КАРЕТЫ «СКОРОЙ»
Закрыты как исповедальни, рыщут
они по городам, где жизнь ключом
бурлит. Сполна поглощены собой:
им красный крест — защитою. Потом
приткнутся у обочины любой:
все улицы со временем обыщут.
И женщины, бредя из магазинов
сквозь запахи готовки, ребятня
вдруг на носилках видят белый лик
контрастом гвалту будничного дня,
пока несут их мимо краткий миг
к машине ждущей, пасть дверей разинув.
И ощущают пустоту, что сразу
под нашими делами пролегла,
мгновенно постигая целиком,
как вечна и правдива эта мгла.
Хлоп — двери убывают. В горле ком
сочувствия к себе рождает фразу.
Ведь тем, кто заперт в свете помертвелом,
дано утраты горечь испытать
вблизи того, что кончилось почти,
в чем сцепку уникальную, под стать
семейным узам, хворости снести
уже совсем несложно между делом.
Случайный сгусток мыслей на пороге
распада. Прекращается обмен
любви на ложь.
Каморка, во всю прыть
летящая сквозь трафик, как сквозь тлен,
чтоб исчерпать значенье слова быть,
тускнеет на сужденной всем дороге.
*****************
Следующий!
Ждать жизни лучшей, будущей, иной
становится привычкою дурной.
Все время что-то близится; не лень
мнить: через день,
следя с утеса, как в заливе флот —
отчетливый, искрящийся — плывет…
Как медлят обещаний корабли!
Быстрее бы могли!
Но жалкие огрызки всякий раз
порушенных надежд в руках у нас:
хоть видим флаг, блеск меди, шкот любой
и носовой
фигуры позолоченную грудь, —
корабль, не бросив якорь, длит свой путь,
едва сегодня ставши, во вчера.
Вновь до утра
мы ждем: пристанет, выгрузит нам тьмы
благ жизненных, что заслужили мы
долготерпеньем преданных собак.
Но все не так:
один к нам прет — чьи паруса черны,
за чьей кормою чайки не слышны,
в кильватере которого всегда
лишь гладкая вода.