В мире наша сторона:
В воскресение бывала
Церковь божия полна;
Наших деток в шумной школе
Раздавались голоса,
И сверкали в светлом поле
Серп и быстрая коса.
Ныне церковь опустела;
Школа глухо заперта;
Нива праздно перезрела;
Роща темная пуста;
И селенье, как жилище
Погорелое, стоит, —
Тихо все. Oдно кладбище
Не пустеет, не молчит.
Поминутно мертвых носят,
И стенания живых
Боязливо бога просят
Упокоить души их!
Поминутно места надо,
И могилы меж собой,
Как испуганное стадо,
Жмутся тесной чередой!
Черный, пахнущей влажной хвоей лес. Между покрытых растрескавшейся корой и шершавых, как ладони старика, стволов елей, благодарно лакая капли дождя, скатывающиеся по хвойным лапам, зарывшись под ковер из прелых листьев и иголок, испугано спряталась душа леса. Её встревоженное дыхание пробивается наружу волнами пара. В ритм этому дыханию, в высокой черной кроне эхом разносится осуждающее карканье стаи ворон. Вороны чувствуют, как в лесу появилась Ярость. Тихо тихо, не хрустнув ни единой веткой, Ярость пробралась в самое сердце леса и, невидимое никем, застыло между зарослями кустарника и колоннадой сосен, рванувшихся в высь. Ярость, безмолвная и бушующая Ярость, невидимым прожектором двух пылающих глаз просвечивает из темноты поляну в дальнем секторе леса. Парой моих глаз.
На этой поляне строится Храм. Среди сосен и елей, на фоне серого неба нелепо и противоестественно, словно из безумия бредовых сновидений, торчат стрелы подъемных кранов. Храм почти построен, осталось лишь возвести купол
Те, кто строит здесь Храм, и те, кто позднее потянутся в его своды, неся свечки желаний и слезы своих бед, все они- они даже не думают о том, что они- захватчики и незваные пришельцы.
На этой поляне, спрятанной между бывшим лесным озером и массивом ельника, прошло моё детство. Здесь был тот самый сокровенный кусок леса, который так много знал обо мне. Слышал мой смех, когда мы с моим псом кувыркались среди трав и носились друг за дружкой в догонялки. Помнит все мои слезы и обиды, которые я высказывал этим деревьям, и те внимательно выслушивали, понимающе кивая мне пушистыми лапами зеленой хвои. Если было совсем тяжело, и деревья сами не могли дать нужный совет, они звали на помощь ветер, и тот высушивал слёзы и забирал всю боль, унося её с собой куда то туда, в зелёный шум и шелест . Душа этого леса была моим другом. Мы знали друг о друге всё. А теперь эта душа сама испугана, испугана вакханалией людей, уничтожающих в угоду своим прихотям то немногое древнее и живое, что ещё осталось. Люди, как вирусы: захватывают организм леса, совершенно не слыша его ритм, и сжирают его пространство, отравляя организм своими выделениями. Храм... Зачем им нужен Храм в лесу? Для меня это то же самое, что построить храм на кладбище. Тем более, что дорога к этому Храму пройдет в двух шагах от того холмика, к которому раз в год я могу прийти со своими рассказами. На дереве, возле которого до сих пор повязан кожаный собачий поводок.
Захватчики. Саранча, сжирающая все живое, что попадется на пути её миграций. Я не хочу жить рядом с ними